«ОДИН ИЗ МАЛЬЧИКОВ?» ШКОЛЬНАЯ ФОРМА ДЛЯ ДЕВОЧЕК
Школьная форма
для девочек имеет более противоречивое значение по сравнению с формой для
мальчиков, играет совсем другую и крайне проблематичную роль. С одной
стороны, она является символом дисциплины и других атрибутов «идеальной
ученицы». С другой стороны, чувственные коннотации, ассоциирующиеся с
формой, предполагают наличие глубоко спрятанных механизмов формирования
сексуальной личности.
Многое для понимания специфики женской школьной формы можно узнать из
воспоминаний Джудит Оукли об учебе в английской школе-интернате в 1950-е
годы. Оукли размышляет о различиях между тем, чему девочек учат в школах, и
гендерными атрибутами взрослой женщины. Она противопоставляет приобретенные
в школе привычки совершенно иным навыкам, которые потребуются после
окончания школы. В частности, она связывает роль формы с обучением крайне
специализированным приемам управления телом. Значительная часть школьного
обучения была направлена на усвоение второстепенных признаков мужественности
— дисциплинированности, стремления к успеху, лидерства, подчинению. Оукли
пишет:
Мы не просто бессознательно имитировали движения и жесты, нас приучали
сидеть, стоять и двигаться на одинаковый манер. Нас муштровали и учили те,
кто имел над нами власть. Наши жесты сохранили в себе отпечаток этих уроков.
Наш разум, наше понимание мира должны были отражать взгляды наших учителей.
Не имея возможности уединиться, мы почти никогда не могли скрыть наши тела,
которые должны были двигаться в унисон с мыслями наших наставников (Okely
1993:112).
A group of girls from a private school stand in front of the chapel of Trinity College in Dublin
В отличие от мужских школ, где применяются телесные наказания, в школах для
девочек используются другие психологические и физические формы принуждения.
Хотя на первый взгляд они кажутся менее жестокими, на поверку эти методы
оказываются более тоталитарными, эффективно изменяя сами способы общения
человека с окружающим миром. По формулировке Оукли, «власть над девочками
может осуществляться в более полной мере, потому что как физическая сила она
невидима». Школьная форма и школьная дисциплина определяют личное поведение:
Школьные требования были противоположны представлениям о сексуальности,
бытующим в окружающем мире. Нашей наружности придавался нейтральный вид.
Наши волосы не могли касаться воротника рубашки; в результате мы носили
мужские прически, короткие с боков и сзади (Okely 1993:114).
Форма носила «странные мужские черты»: блузка, гладкая или со складками
(напоминание о римских гладиаторах), толстые черные или коричневые носки,
две пары трикотажных панталон («белые "исподние" и толстые мешковатые
матросские с карманами»), юбка до колен (для скромности), а также «ботинки
со шнуровкой, полосатые рубашки, блейзеры и галстуки с булавкой»:
В отличии от мальчишеской формы, наша не имела ничего общего с той одеждой,
которую мы должны были носить, когда станем взрослыми. Для нас старый
школьный галстук не означал принадлежности к группе «старых однокашников».
Уже повзрослев, мы были зажаты между мужским и женским образом, и нам было
отказано от внешности, опасно напоминающей о сексуальности.
Girls at the Archbishop Tenison school in Lambeth, London jump rope on the playground during recess
Оукли подчеркивает, насколько точно правила поведения определялись в
манерах, жестах, в самом тоне голоса. Они дополняли «работу» формы и систему
наказаний за нарушения. Даже на спортивной площадке ожидалось, что поведение
девочек будет до определенной степени «агрессивно мужским» с налетом
«женственной целомудренности», в то время как вне стен школы эти спортивные
навыки поведения должны были быть забыты:
Эти расправленные плечи с болтающимися руками сразу забывались (точнее,
совсем выбрасывались из головы), и их заменяла женственная походка. Вместо
того чтобы ступать на землю пяткой, мы тянули носок — женская манера ходить
(Okely 1993:118).
Проблема облачения девочек в форму является очень сложной: хотя изначальные
задачи формы — это ограничения и дисциплина тела и ума, на самом деле она
провоцирует необузданное и ненормативное поведение. Женская форма вступает в
противоречие со всеми «женскими манерами». Не случайно, предполагалось, что,
оканчивая школу, девушки откажутся от многих атрибутов «мужественности»,
которыми их наделили в школе, и приобретут новые, адекватные образу жизни
взрослой женщины:
Как только мы покидали школу, мы отбрасывали все мужские черты; чтобы выйти
замуж, требовалась совершенно иная внешность. Сексуальная зрелость, даже
если она проявлялась только в одежде, рвалась наружу. Ненавистные блузки и
башмаки срывались, резались на куски, сжигались или выбрасывались в море.
Выпускницы старались продемонстрировать, как из гермафродитов они
превратились в женщин. Верхом достижений было надеть бриллиантовое
обручальное кольцо. Между нашим прошлым и будущим не существовало никаких
связей. В этом мы были абсолютно уверены (Okely 1993:114).
ИЗМЕНЕНИЯ ШКОЛЬНОЙ ФОРМЫ В МОЛОДЕЖНОЙ КУЛЬТУРЕ
Хотя школьная форма к началу XX века распространилась во многих странах,
вскоре это положение должно было измениться. После Второй мировой войны
школьная форма, призванная стать одним из средств для восстановления наций,
сделалась и одним из объектов нападок со стороны формирующейся молодежной
культуры. С английской одержимостью школьной формой в значительной степени
покончили социальные преобразования 1960-х.
Форма стала менее официальной, на нее значительно повлияла одежда для отдыха
- появление рубашек-поло, футболок, шорт, свободных брюк, отказ от шляп и
галстуков и т. д. Бывшие колонии разрабатывали собственные варианты школьной
формы, которые лучше соответствовали местному климату, создавали летнюю
(шляпы с широкими полями, легкие шорты или юбки, футболки, платья без
рукавов) и зимнюю (длинные брюки, свитеры, теплые спортивные костюмы) формы.
Многие школы регулярно обновляют свою форму, чтобы адаптироваться к текущим
тенденциям в обычной одежде. Еще одной чертой эпохи явилось появление формы,
специально спроектированной модельерами по заказу школ, стремящихся найти
более удобную и эстетичную одежду для своих учеников.
Там, где форма не являлась обязательной, сами ученики вводили собственные
правила ношения одежды, собственный код. Этот код был в такой же, если не в
большей степени репрессивным в формировании привычек и языка тела.
Американская писательница, вспоминая о своих школьных годах, пришедшихся на
1960-е годы, пишет, что от нее не требовалось носить форму, но правила,
относящиеся к одежде, были весьма строги: обязательными были белая рубашка и
пристяжной щегольской галстук-бабочка.
В школе, как и в обществе, коды, управляющие одеждой, разделились на
несколько групп. Были дети мексиканского происхождения (мы звали их
«обманками»), хиппи, прохвосты, тупицы, ботаны, психи, шпана, маменькины
сыночки, интеллектуалы, сосунки, неудачники, замкнутые в себе одиночки,
которые, видимо, жили в домах без зеркала. Я попала в категорию хиппи.
Наконец я нашла свою нишу. Дети различались по своей одежде, и общественный
порядок определялся именно манерой одеваться, и отклониться от этого порядка
было невозможно (Poncet 2000:59).
За очень короткое время школьная форма значительно изменилась — как с точки
зрения дизайна, так и в отношении строгости выполнения правил. Но означает
ли это, что форма становится анахронизмом и однажды исчезнет?
с. 63-68
